Oops!...I did it again
Под камнем сим лежит тот, кто над ним

Умирал ежечасно, но до сих пор дожил прекрасно.

Вторая и последняя или, скорее, предпоследняя строки как-то с рифмой не в ладах,
ну да это пустяки, когда я буду забыт, мне ещё и не такое простят. Ежели повезёт,
можно угодить на погребение по всей форме, с настоящими живыми плакальщиками и
старой развалиной, норовящей сигануть в яму. И почти всегда эти очаровательные
россказни о прахе, хотя, на мой взгляд, нет ничего более чуждого праху, чем
подобные ямы, по большей части похожие на выгребные, покойник тоже не больно-то
рассыпчат, если только ему, или ей, не посчастливилось в огне умереть. Ну да
чёрт с ним, эта их уловочка насчёт праха просто очаровательна. Но отцовское
кладбище я не любил. Начнём с того, что оно находилось слишком далеко, в каком-то
глухом пригороде, на склоне холма, и было слишком маленьким, слишком маленьким,
чтоб о нём стоило рассказывать. К тому же оно было почти полностью забито, ещё
несколько вдов, и готово. Мне гораздо больше Олсдорф нравился, особенно участок
Линна, на прусской почве, с девятьюстами гектарами плотно упакованных трупов,
хоть я там и не знал никого, кроме Гагенбека, известного собирателя диких
животных. Если я правильно помню, на его надгробии был выгравирован лев, должно
быть, смерть имела для Гагенбека обличье льва. Взад-вперёд сновали экипажи,
набитые вдовами, вдовцами, сиротками и тому подобной публикою. Рощицы, гроты,
искусственные пруды с лебедями предлагали утешение безутешным. Был декабрь, мне
никогда не было так холодно, суп из угрей комом лежал у меня в желудке, я боялся,
что сдохну и отвернулся, чтоб поблевать, я им завидовал.